Верил ли Анхель слухам? Верил ли он прессе? Верил ли он вообще, той чертовщине что, кажется, начала твориться этим летом в Лондоне? Возможно. В трезвом уме и здравой памяти, он пытался холодно и чётко выстраивать логические цепочки, беря пример с брата. Но это получалось очень плохо. Ещё тогда в детстве, когда мать, эту обязанность, как впрочем, почти и все другие она с удовольствием взяла на себя, так вот, ещё тогда, лёжа в постели и слушая то восточные, то знаменитые европейские сказки, читаемые ей, Хель, погружался в волшебные события с головой. Случалось даже так, что под впечатлением пришедшего после этого сна, он словно отключался от реальности и полдня проводил в воображаемом мире. В котором диваны становились, непременно, парусниками, кресла гондолами, огромная кухонная печь страшным драконом, всё, что не попадалось в доме, превращалось в иное. Анхель носился, путаясь под ногами у слуг и вызывая недовольные выражения лиц, попадающихся на пути, своими воинственными криками, или страшными визгами. Конечно, с годами он перестал поднимать на ноги дом, и переворачивать вверх дном убранство комнат, но воображение не утратило той остроты.
Хель живо интересовался всеми загадочными происшествиями и слухами. И сейчас для него настало благодатное время. Он плавал в ореоле таинственных событий, подогреваемых ещё и статьями в прессе. Каждое утро за завтраком он обязательно просматривал колонку происшествий. И его впечатлительный ум начинал живо рисовать самые невероятные картины. Возможно в его сытой, почти не обременённой заботами жизни, эти неординарные события давали организму необходимую дозу адреналина. А он, Хель, словно опиумнозависимый уже не представлял себя без них. Делать что-то тайно, на грани, чувствовать, как мурашки бегут по пояснице. Это сладкое щемящее чувство кидало его в разные ситуации. Думал ли он о том, что не из всех их он может выйти столь  безнаказанно? Иногда. Но в основном Анхель уповал, как на господа Бога, так и на более близкого и земного своего покровителя – Германа. Всё ли он рассказывал при этом брату? Нет, конечно. Но, не смотря на это, брат о многом догадывался сам. Так наверняка он знал и о том, что Хель, время от времени тайно пробирается в кабинет отца, с недавних времен почти официально ставший его германовским кабинетом, и копается в бумагах. Догадывался он и  о том, что там ищет его нерадивый младший братик. Догадывался, и поэтому позволял, делая вид, что не замечает. Что же искал Анхель?
Он искал старые чертежи дома, документы, или что-либо подобное. Уверенность в слухах о том, что под домом имеется подземный ход, не покидала Хеля с тех пор, как он в двенадцатилетнем возрасте проник в подвалы и, случайно надавив на один из камней, провалился кистью руки в небольшое углубление. Правда, оно оказалось пустым и небольшим. Но желание обнаружить нечто большее не покидало его с тех пор. Как только у него появилось свободное для доступа туда время, Анхель излазил подвалы вдоль и поперёк. И теперь принялся за кабинет отца. Но пока его усилия не имели результата. Таинственная история, рассказанная давным-давно, уж он и не помнил кем, прочно засела в мозгу Анхеля. Ход, подземный ход, соединённый с катакомбами под Лондоном и ведущий не пойми куда, берущий начало именно в подвалах особняка его семьи, и словно паутинной нитью соединяющий ещё несколько особняков по этой улице.
Вернувшись вчера поздно из клуба он долго не мог заснуть. Ему не давала это сделать навязчивая мысль. Если Анхель не мог обнаружить подземного хода в подвале своего особняка, то стоило попробовать это сделать в других, расположенных  по Мерилебон-Хай-стрит. Но как? Придти и заявить: «Леди и джентльмены, мне непременно надо покопаться у вас в подвалах на предмет тайных ходов». Самое меньшее, что можно ожидать в таком случае, так это указывания на дверь, худшее, так это встречу с доктором. Идея пришла после того, как два дня назад в подвале прорвало прогнившую трубу. И управляющий вызвал мастера. Рабочий пришел с подмастерьем. Хель как раз стоял у окна и рассматривал, как юноша и мужчина  шли по дорожке к дому. Когда поломка была устранена, Анхель не смотря на удивлённые взгляды, купил сумку с инструментами и одежду подмастерья. « Герман узнает – убьёт». Но отступать было не куда. Вчера он послал лакея в дом номер один, с запиской от  якобы дворецкого, с договорённостью принять мастера, ибо чтобы не случилось с трубами так же как в их особняке. Вчера же вечером пришёл ответ с одобрением, и назначенным временем на визит мастера. Допив утренний кофе, Хель поднялся к себе. Разложив довольно не свежую одежду на кровати, он придирчиво осмотрел все детали. Облачаясь в неё, Анхель кривил нос, но любопытство выло выше брезгливости. Правда, под старые поношенные брюки он  всё же надел чистые кальсоны, рубаху и куртку пришлось одевать прямо на тело. Грубая ткань неприятно ёрзала по коже. Анхель попытался натянуть поношенные ботинки, но размер явно не подходил. И ходить в них было невозможно, поэтому пришлось облачиться в свои. Окинув себя придирчивым взглядом, он покачал головой. Перевесив сумку с инструментом через плёчё, он тихо и осторожно спустился по  лестнице и прошёл через чёрный ход.

<<<<<<<<<<<<<<<<Особняк адвоката Густава ван Аббель по Мерилебон-Хай-стрит.

Раздражение неудачей уходило от Анхеля с каждой секундой продвижения по улице.
Нет, женщины всё-таки странные существа. То они не желают знать ничего о том, что дымоход засорился, и что кобыла захромала на левую переднюю, а предпочитают обсуждать шляпки, шпильки и вышивку. Ярким примером тому была мать Хеля. А то  идут в подвал, пусть и своего дома, но с незнакомым мужчиной, после того, как наверняка прочли в столбце криминальной колонки, о том, что в городе найден ещё один труп. Анхель улыбнулся, вспомнив лицо вдовы.

Он не торопился домой. Праздно, совсем не подобающе для его вида, ибо подмастерья обычно следовали за мастерами, согнувшись в три погибели, таща на себе сумки и чемоданчики с инструментами, Хель же, поддавая иногда пятой точной, повешенную через плечё кожаную сумку, гулял вдоль тротуара. Он не волновался о том, что его заметят. Юноша и не скрывался. Ещё меньше волновался он о том, что его узнают. Проезжавшие мимо господа в кебах редко обращали внимание на такого рода одетых не джентльменов. В его мозгу, никогда не остававшимся без дела, зрел новый план по посещению особняков по Мерилебон - Хай-стрит.
Не смотря на неудачу, Анхель не опустил руки, наоборот. Беря во внимание предыдущий отрицательный результат, молодой барон вознамерился теперь не претендовать на главную роль в объяснении ситуации потенциальному хозяину. Для этих целей Хель решил воспользоваться настоящим мастером. Сумма, которую он мог предложить всего лишь за посредничество, с помощью которого предстояло попасть в подвал любого дома, была равна месячному жалованью мастера. И хотя вероятность того, что оный заподозрит в предложении и дальнейших действиях господина что-то неладное, была, но Анхель был почти уверен, что деньги смогут унять любопытство мужчины. Боле того, юноша предполагал оставлять его у дверей подвала, ибо делится осмотром, он был не намерен. Намечая план посещения домов, молодой барон совсем не задумался о том, что могли поползти слухи о такой массовой профилактики водостоков и труб по отдельно взятой улице. Его волновала только возможность обнаружения его давней мечты. Врождённая упёртость часто выходила боком своему хозяину.
Затем мысли плавно перешли в ту стадию, когда воображение заходит так далеко, что вырисовывает хрустальные замки. Он уже нашёл туннель, и шёл по нему, освещая себе  дорогу неверным светом газового фонаря. И, конечно, натолкнулся на логово бандитов. Слухи о том, что в катакомбах под городом, наверняка, скрываются немало неприятных личностей, не просто ходили сверху, они были неотъемлемой частью городских легенд. Умело поддерживаемые второсортными репортёрами таких же второсортных газет. Там, уломав, сам не зная как, главаря, связав его и сдав полиции, Анхель, конечно же, получил карту на которой…
- С дороги!
Замечтавшись и сойдя с тротуара, сумка неизменно тянула в бок,  барон едва не попал под лошадь, запряженную в кеб. Удаляясь, кебмен отвесил ему много «комплиментов», на что Хель только улыбнулся. Это вернуло в реальность.
Часы остались дома, но голодный желудок возвестил, что настало время приёма пищи. Да и солнце тоже намекало на то, чтобы не опоздать к ужину. Барон заторопился назад, подёргивая плечом, чтобы на ходу подправить сумку. Зачем он волок её обратно? Юноша не задумывался, видимо, за столь долгое пребывание, он с ней сроднился.

Проскользнув через чёрный ход в дом, и быстро поднявшись по лестнице, Анхель первым делом взглянул на часы.
- Опоздал, - пробубнил он, скидывая с себя одежду прямо на пол по дороге в ванну.
Приняв душ и судорожно одеваясь в привычное, Хель больно уколол себя булавкой для галстука. Тут же на белоснежном воротничке расползлось алое пятно. Переодеваться было некогда но, помня о том, что Герман, поборник традиционных семейных ужинов, в которых всё должно быть безупречно, включая внешний вид участвующих в этом спектакле, Анхель, сняв галстук, он их ненавидел, быстро повязал шейный платок, прикрывая безобразие.
- Чёрт, всё равно опоздал! – сунув ноги в туфли и совершенно не задумываясь о том, что будет плести в своё оправдание, если брат спросит, а ведь он спросит, барон поспешил вниз по лестнице, и, остановившись перед столовой, ещё раз всё поправил. Пригладил всё ещё мокрые на концах, от душа волосы, стряхнул несуществующие пылинки с рукавов. Поправил шейный платок, который всё время норовил выползти из под расстегнутого воротничка рубашки и перелезть на зелёный фрак. Краем глаза Хель вгляделся в дверную щель. Отца он и не ожидал увидеть Тот крайне редко в последнее время присутствовал на ужинах. Мать тоже отсутствовала. Причины каждый раз были разными: чаще всего мигрени. Самая распространённая женская "болезнь". Реже - приёмы, куда её неизменно приглашали, но выбиралась она не часто. Занятость и плохое состояние здоровья мужа не позволяли наслаждаться как раньше обществом. Хотя она обажала эти светские вечера. Истиной причиной отказа выходить к ужину в столовой был пасынок. Но она умело скрывала это от Хеля, а Герман, возможно, догадывался, но, естественно ничуть не возражал. Выдохнув, Анхель вошёл, встречая присутствующих улыбкой.
- Доброго вечера, прошу извинить меня за опоздание.
Коротко кивнув Герману, он быстро прошел  и занял свое место за столом, едва кинув взгляд на Поля, чьи хитрющие глаза тут же упёрлись в положенную ему еду.
Немедленно засуетились слуги, наливая белого в его бокал, и обслуживая его тарелку.

Отредактировано Анхель Тенрар (21-08-2011 13:42:18)

Льдины глаз скользнули по молодому барону. Взгляд Германа не обещал тёплого приёма. Хель знал, что брат не мог терпеть опаздывающих. Сам никогда не опаздывал, и от других требовал того же. Ещё Анхель знал, что опоздания неизменно выводят брата из себя. Но что было сделать, если всё уже произошло? Возможно, лучше было бы вообще не показываться в столовой, а парой часов позже спустится вниз в кухню, как делалось уже не раз, и откушать за столом сердобольной экономки, которая служила у них с самого рождения младшего, и души в нём не чаяла. «Но разве пристало мне, в собственном доме ютится по углам из-за того, что кое-кому шлея под хвост попадает всякий раз, когда стрелки на часах показывают не столько, сколько надо по правилам!?!»
Выслушивая холодный тон виконта, интересующегося его заслугами, Хель, проводив каплю соуса, видимо,  это единственное на что он мог сегодня рассчитывать, тем не менее, приподняв одну бровь, обернулся в сторону замершей горничной. Затем перевёл взгляд на тарелку, ещё раз посмотрел девушке в глаза и подмигнул. Зачем он это делал? Ведь Анхель знал, что девушка не осмелится пойти против воли Германа. Горничная опустила взгляд, щёчки окрасились румянцем, но она, как и предполагалось, не двинулась с места. Усмехнувшись уголками губ, он даже на несколько секунд потерял связь с реальностью, и отключился от тирады брата. Больше всего на свете Анхель  терпеть не мог его нравоучений. Поэтому в те самые минуты, когда Герман садился на своего излюбленного конька и начинал учить Хеля уму разуму, барон предпочитал кивать, но  думать совершенно о другом. Однако слова о тисовых дверях молнией ворвались в сознание и вернули Анхеля на землю. Юноша всё ещё держал улыбку, только стала она больше походить на маску, одетую для карнавала. Герман буравил его взглядом, как будто пытаясь проткнуть, словно мотылька булавкой.
« Счета по оплате! Да, как ты можешь!?!» Уши вспыхнули. И улыбка сползла. Анхель совершенно чётко понимал, почему брат посмел предположить такое, но эмоции всё равно взяли верх над рассудком.
Звук падающей ложки, словно раскат грома, разорвал тишину и заставил младшего вздрогнуть всем телом. Шумно выдохнув, барон резанул взглядом по мальчишке. «Ублюдок, я же знаю, это твоих грязных лап дело!»
Оступившись один раз, да ещё так давно, Анхель даже не думал, что Герман, когда-нибудь вспомнит об этом, что заподозрит в повторении. Поль, тем не менее, совершенно безнаказанно, нагло смотрел на него. « Маленькая тварь, сующая свой нос в не свои дела, настанет время, я тебе его оторву!» По щекам пошли белые пятна.
Сейчас, в эту минуту, ему второй  раз за день грозили полицией. И кто? Брат, пусть не родной, но... « Брат! Брат! Герман – замолчи!» И виконт замолчал, откинувшись на спинку стула, как будто собрался насладиться в ложе спектаклем.
- Как ты мог подумать, как ты… - настало время монолога Анхеля, и он вступил.
- Герман! Эта так же и моя семья. Такая же, как и твоя, в отличие… - он бросил уничтожающий взгляд в сторону Поля. – У меня достаточно средств, чтобы я… - фразы получались отрывистыми, потому что от возмущения Хель не мог контролировать дыхание. – Я даже оправдываться перед тобой не намерен, ибо думая так обо мне, ты унижаешь этими мыслями, прежде всего себя! Ты…ты….оглянись вокруг и раскрой глаза!
Барон вскочил, чуть не уронив тарелку. Отшвырнул взятую до этого салфетку. Резко развернувшись, одарил таким взглядом замешкавшихся слуг, что те поспешили удалиться. Анхель мерил шагами столовую, так, как делал всегда, когда испытывал сильнейшие эмоции. Он просто не мог находиться на одном месте.
- Если ты немедленно не извинишься, то я покину этот дом сию минуту!
Тактика нападения иногда приносила свои плоды.
- Место, где меня не только смеют назвать таким определением, но и считают таковым, не может быть домом! – Хель сорвался на крик, и даже закашлялся.

Как не визжал бы Анхель, Герман очень редко повышал голос. Вот и сейчас своим спокойствием он контрастировал с ним всё больше и больше. Иногда это пугало. Казалось, что разговариваешь с куклой, черты лица которой не могут меняться. Разгорячённый, Хель не сразу выполнил приказ брата. Вымерев два раза расстояние от окна до стола и обратно, он, шумно выдыхая, всё-таки сел, но по-своему. Опустившись на широкий подоконник, и небрежно затолкав, выскочившие концы шейного платка, он нарочно уставился в окно. Но фразы утешения, сказанные мальчишке, и то, как Поль доверчиво прижался к виконту, не давали осматривать окрестности.
Анхель ревновал. Возможно, он не осознавал это в полной мере, но он ревновал.
Лёжа в постели любовника, Хель иногда представлял себе, что рядом с ним Герман. И тут же гнал от себя эти мысли. Иногда, засыпая у себя в комнате, он думал о Поле, о том, что тот вырастет, и наверняка заберётся в кровать к виконту. Уже сейчас в его поведении молодой барон замечал флирт. По-детски наивный, но, всё же, это был флирт.
На поцелуй виска мальчишки, Анхель откликнулся кривой усмешкой.
« «И куда же ты направишься? Ты никуда не пойдешь, Анхель. Ни сегодня, ни завтра, не через год или полтора». И ты чертовски прав, прав, ко всем чертям собачьим!» Это было правдой. И Хель так же чётко это осознавал, как и старший брат. Он не мог уйти. Некуда. Любовник? Третий сын почти обанкротившегося  барона Варнера, даже если бы хотел, не смог бы принять его у себя. Да Анхель даже подумать не мог, чтобы проживать в таких условиях. Привыкший к полному штату слуг и постоянному облизыванию, как с их стороны, так и со стороны матери, он не представлял, как можно жить по-другому. С отличием оконченная школа не дала ничего, кроме знаний и не желания их применять. Работать? При одной мысли об этом Хель удивлённо вскидывал брови – зачем? Ведь он рожден, чтобы блистать в обществе, ходить в оперу, посещать клубы, пользовать рулетку, покер и бильярд. И то, что он недавно кричал о том, что уйдёт, по сути своей, было бредом сивой кобылы. Временами Анхель мечтал, что вот так выйдет из дома и потеряется. Для чего? Барону было скучно, и он слишком любил внимание к своей персоне. Он представлял, как на уши поднимается вся полиция Лондона, словно пропал наследник престола. Как Герма - этот высокомерный, холёный, расчётливый сводный брат, ходит по кабинету взад вперёд с озабоченный лицом. Как отец, постоянно при каждом звонке в дом, обеспокоенно спрашивает: есть ли какие-нибудь новости о нём? Единственно, что барон не хотел представлять, так это, как сходит с ума, заламывая руки и рыдая, его мать. Хель любил её безмерно.
Поэтому, когда виконт имел неосторожность упомянуть миледи Эвиту Тенрар, Анхель тут же вскочил, как ужаленный в мягкое место.
- Не смей! Слышишь, не смей так отзываться о моей матери! – пунцовые пятна снова покрыли щёки и даже перешли на шею. – Она…Она… за…за…заботилась о тебе! Она скр…скрасила жизнь от..отцу, отдав ему свою кр…кр…красоту и молодые годы!!!
Слова застревали в горле, а внутри всё закипело. Хель забыл даже обвинение в свой адрес. Он сжал кулаки и вытянулся в струнку, как молодой петух на заборе.
- Ты…ты…должен быть ей бл…бл…
Он не закончил.
- Что здесь пять происходит?
В дверях появилась та, которую Анхель так яростно защищал. Миледи Эвита Тенрар изогнув бровь и звонко стуча каблучками, прошествовала внутрь столовой и остановилась рядом с сыном.
Молодость и красота, которую она, по словам Хеля, отдала мужу без остатка, не смотря на это, всё ещё присутствовали в её чертах. Миледи Эвита тщательно следила за собой, и тому, как она выглядела, могли бы позавидовать многие. Выйдя замуж без любви, но, как и многие женщины мечтавшая испытать оную, она, возможно, изменила бы мужу с молодым любовником. Но быстро забеременев, полностью отдала весь свой нерастраченный потенциал ребёнку. Для неё слова «Анхель» и «жизнь» были равнозначны.
Графиня перевела взгляд с сына на пасынка.
- Будьте любезны объяснить, по какому случаю в этом месте так кричат, что скоро весь Лондон сбежится на Мерилебон - Хай-стрит. И встанет под окнами нашего дома! – возмущение было направлено именно на Германа, хотя женщина точно знала, что кричал только Анхель.
– Ваш отец снова слёг, а вы позволяете себе вести себя так, что ни о каком покое не может быть и речи. Причём делаете это в присутствии ребёнка  и слуг, которые в ужасе (здесь, как обычно и во многом, миледи позволила себе преувеличить) прибегают ко мне в комнату сообщить о вашей ссоре!
- Мама…
Хель сделал шаг ей навстречу, но графиня жестом остановила его.
- Марш в комнату, - бросила Эвита, всё ещё прижимавшемуся к виконту Полю. – Этот разговор не для твоих ушей.
Она двинулась к столу, за которым восседал пасынок.
- Извольте всё объяснить мне, Герман – на последнем слове она намеренно сделала акцент.
Подойдя к стулу, миледи Эвита остановилась, ожидая, пока он поднимется и любезно поможет ей сесть.

Герман знал, что Хель не посмеет при Эвите повторить свою угрозу. Так и вышло. Молодой барон лишь растянул в улыбке губы и мотнул отрицательно головой.
- Я се…сегодня дома, брат,  - выдавил он из себя, всё ещё чуть заикаясь, ибо не мог слишком быстро приходить в себя.
При матери Анхель всё время чувствовал себя маленьким. Это нравилось и раздражало одновременно. В основном, потому что все её ласки приходились на самый неподходящий момент. Впрочем, для миледи Эвиты Тенрар по отношению к своему обожаемому сыну все моменты были самыми подходящими.
Выслушав объяснения пасынка, она перевела взгляд на сына, и лицо её осветилось улыбкой.
- Герман всё верно мне объяснил, дорогой?
Хель подошёл, потому что знал, она непременно потребует, чтобы он, в конце концов, оказался рядом.
- Да, мама, мы не ссорились вовсе…
Эвита протянула руку, и Анхель нагнувшись, забрал её в свои ладони и нежно поцеловал тыльную её сторону. Миледи, запустила тонкие длинные изящные пальцы в кудри сына, заставив нагнуться ещё ниже, так чтобы её губы коснулись его скулы.
- Это хорошо, дорогой.
Женщина, конечно, не поверила ни Хелю, ни Герману. Но её интересовал окончательный результат.  Она добилась, чтобы крики прекратились, и всё улеглось, хотя бы на время.
Миледи окинула взглядом стол и остатки трапезы, затем перевела взор на пасынка.
- Я надеюсь, что ваше благоразумие послужит только на укрепление семьи и на поддержания отца в столь сложный для него период,  - Эвита чуть склонила голову. – Стоит немедленно послать к нему кого- то из слуг, чтобы унять его беспокойство по поводу недавнего шума…
Миледи знала, что  Герман не опустится до того, чтобы переложить это на плечи прислуги. И не потому что это не их дело, а просто потому, что уважает  и ценит отца. И до сих пор почитает его за главу семьи, что бы по этому поводу не говорили. А слухи ходили разные.
Женщины и слоны никогда не забывают обиды – гласит одна из многих пословиц. И Эвита не была исключением. Она понимала, что муж больше не будет таким как раньше и что власть в доме всё больше и больше переходит к пасынку. Так же она знала, что лишь де факто имеет на себе роль хозяйки, на самом деле большинство слуг предпочитали окончательное слово оставлять за Германом, хотя всё так же низко кланялись при её появлении и услужливо улыбались. Поэтому миледи не оставляла ни одной возможности побольнее уколоть пасынка, пусть не действиями, но словами.  Она специально построила фразу так, чтобы между слов она звучала именно как « Разве не вы хозяин этого дома, чтобы бегать по первому зову по лестницам?»
– Не смею вас больше задерживать, Герман.
Эвита хотела остаться с сыном наедине. Взгляд снова упёрся во всё ещё склонённую макушку Анхеля, и тут же потеплел.
- И пригласите горничную.
Она больше не смотрела в сторону виконта, перебирая локоны сына. И даже не дождалась, когда Герман выйдет, преследуя снова двойную цель.
- Мы с тобой сейчас поужинаем, - громко и чётко произнесла она, отпуская, наконец, белёсую шевелюру. – Садись за стол, Анхель, без всяких возражений.
Эвита отлично поняла, стоило ей бросить взгляд на приборы на столе, что сын опоздал, и Герман не преминул воспользоваться данной ему властью. Это был ещё один повод пойти наперекор его воли.
А Хель и не возражал. Молодое тело барона постоянно требовало подкрепления сил. Он тут же уселся и с улыбкой встретил снова вернувшуюся и захлопотавшую около него горничную. Настроение поднялось и хотелось схулиганить, мазнув ладонью по округлой попке девушки, но Анхель не посмел при матери.
Эвита умилялась ему и обласкивала тёплым взглядом.
- Как прошёл твой день, дорогой?
Вопрос не поставил барона в тупик. Это для Германа он должен был сочинить такую историю, которая должна выглядеть правдой, но мать готова была верить каждому его слову. И скажи Хель, что сегодня допрыгнул до Луны, погулял там, а потом вернулся назад, оттого и припоздал к ужину, она не возразила бы. Вспомнив обвинения брата, он решил построить свой день на этой теме.
- О, скучно, мама. Вы не представляете, как это утомительно заниматься делами бизнеса, разбором счетов. Нам прислали…- лгал Анхель так же упоительно, как и миледи Эвита Тенрар, слушала его ложь.

Брат удалился. Это напряжение, что незримо существовало между ним и матерью Анхеля, совершенно не нравилось молодому барону. И Хель  честно пытался не раз поговорить с миледи Эвитой на тему более ласкового отношения к своему сводному брату. Но для Эвы, кажется, это была единственная тема, на которую она не желала, ни разговаривать с сыном, ни даже слушать. И барон смирился, бросил попытки.
По мере насыщения и телесного и словесного, Анхель приходил всё в более веселое расположение духа. Та утренняя неудавшаяся попытка осуществить, вернее, продвинуться на  шаг к своей мечте уже казалась далёким приключением, возможно никогда с ним на самом деле не происходившим а, например, приснившимся. Хель лгал и сам начинал верить в собственную ложь. Ему хотелось казаться значимым, но для этого нужна была усидчивость чего ему ох, как не хватало. Анхель не был ленивым, он скорее был рассеянный и слишком быстро увлекался новым, так же, как и терял интерес к старому.
Еда была съедена, напитки выпиты и Хель всё задорней смеялся, а Эвита улыбалась, словно была самой счастливой женщиной на свете. Посуду убрали и столовую привели в идеальный порядок. Миледи с сыном переместились в гостиную, где женщина уселась за вышивку, а Анхель за приключенческий роман. Время от времени, Эва отрывала взгляд от пялец и тепло оглаживала им фигуру Хеля. Но тот, увлекшись, весь находился в прочитанном. В такие моменты миледи видела в нём не юношу, созревшего для самостоятельной жизни, а двенадцати- пятнадцати летнего мальчишку.
Все эмоции от прочитанного, переживания за героев, всё отражалось на лице Анхеля. Брови то взлетали вверх, то сходились на переносице, образую складочку. Он что-то бубнил, дёргал нижнюю губу двумя пальцами, и тёр мочку уха. Миледи улыбалась довольная тем, что её ненаглядный обожаемый сын остался сегодня вечером дома и более того в её присутствии.
Когда большие напольные часы пробили одиннадцать, Эвита отложила вышивку.
- Я устала дорогой, пожалуй, пойду спать.
- Да, мама, - Хель взглянул на неё и, поднявшись с кресла, подошёл, чтобы поцеловать на ночь.
- Не засиживайся долго. Завтра у тебя снова будет сложный день. Отец рад твоим успехам, - она запечатлела пару поцелуев на его скулах и легко поднялась. – Обещай, что уйдёшь спать не позже двенадцати.
- Да, мама, - Хель улыбнулся и проводил её до дверей гостиной.
Вернувшись в кресло, он понял, что захлопнул книгу, не заложив. Барон пролистал несколько глав, пытаясь найти то место, где остановился, но первые попытки не увенчались успехом. Тогда,  решив, что это знак свыше, чтобы исполнить обещанное матери, он отложил роман и поднялся к себе.
Как и следовало ожидать беспорядок, который он оставил в комнате был устранён слугами. Но старая поношенная одежда была бережно повешена на плечики и красовалась на дверке шкафа. Горничная видимо не осмелилась отправить всё в стирку, явно сообразив, что это не относится к повседневной одежде хозяйского сына, но и повесить в шкаф по соседству с его основными вещами не решилась.
Улыбаясь такой предусмотрительности, Анхель скинул фрак, оставив его так и лежать на полу, что впрочем, делалось уже миллион раз. Расстегнул несколько пуговиц на рубашке, и стянул шейный платок. Усевшись на кровать, он подцепил носком одной ночи пятку ботинка другой и, надавив, почти вытащил из него ногу. Дёрнув ступнёй и отправив ботинок в район комода, он так же поступил и со вторым, оставшись в носках.
- Отец рад моим успехам…- проговорил он в большое напольное зеркало, смотрящее на Хеля его же отражением, - Каким таким успехам?
Раскинув руки, Анхель отошёл на пару шагов, пока не упёрся в низкую спинку кровати, и, покачнувшись, дал себе возможность упасть на нее, на спину. Матрац и несколько подушек «вздохнув» приняли на себя тело барона.

Анхель почти задремал. То есть он находился в таком состоянии полудрёмы, когда звуки, доносящиеся извне, ещё достигают разума, но уже не волнуют его, а картинки, смутно возникающие на грани подсознания ещё не сонные ведения, но уже и не маячившие наяву образы. Молодой барон часто вот так ложился на кровать, чтобы проанализировать, вернее, ещё раз прокрутить в голове события прошедшего дня. Что неизменно приводило к скомконности оных и затмеванию их мечтами. Хель мечтал. Мечтал, как мальчишка, как тогда в детстве, прежде чем уснуть после прочтения очередной главы какой-нибудь длиннющей истории. Вот и сейчас образы прошедшего дня путались с дневными и обрастали нереальными картинками, взятыми из бурной фантазии хозяина головы.
Анхель не слышал, как открылась дверь, он даже не сразу понял, что кто-то вошел. Фразы брата сказанные для привлечения внимания заставили открыт глаза. Крепкое тело уселось на край кровати. Хель приподнялся, машинально потянувшись за протянутым. Холёные длинные пальцы сомкнулись на прохладном горлышке бутылки, едва коснувшись руки виконта.
- Что? – Анхель виновато улыбнулся. – Что, я не понял?
Барон подтолкнул себя одной рукой, второй он крепко сжимал тару, и сел рядом с братом, спустив ноги на пол. Он наклонил голову и заглянул в глаза Герману. Хель часто заглядывал вот так. Но никогда ему не удавалось прочесть там даже настроение виконта. Герман умело скрывал своё состояние. И не смотря на то, что говорят – глаза - это  зеркало души, старший брат настолько контролировал себя, что проникнуть сквозь голубой холод радужки  не удавалась никому. Вот и сейчас, по тону, юноше показалось, что брат расстроен, но глаза спокойно смотрели перед собой. Барон часто ловил себя на мысли, что прибегнул бы к любому средству, чтобы увидеть как Герман плачет. В детстве виконт давал волю слезам, но это происходило столь редко, что Анхель не помнил, ни одной его слезинки.
- Я не понял, что ты сказал, брат, - повторил он, переведя взгляд на бутылку.- Я почти спал…
Хель приник к горлышку тёплыми губами и сделал пару глотков. Спиртное действовало на него быстро. Юный барон хмелел и расслаблялся слишком скоро, чтобы позволять себе пить в обществе. Из-за этой особенности Анхель старался либо вообще не притрагиваться к бокалам, либо контролировать количество, что было практически невозможно.
Алкоголь прокатился по горлу и нырнул внутрь, тут же отдавая тепло, разливающееся в желудке. Хель улыбнулся, облизал губы, выдохнул, протянул, возвращая бутылку брату.
- Хорошее вино.

Странное такое близкое, желанное не раз тепло брата окутало всего, не только тело, но и разум. Возможно, это было тепло разлившегося в желудке, но Анхель  успел подумать иначе. Два глотка слишком быстро всосались в кровь, слишком много развязали, развеяли, разрешили. Слишком много и слишком быстро. Так молниеносно  Хель ещё никогда не напивался. Длинные, ухоженные пальцы брата едва коснулись его лба, убрали прядь волос, а молодой барон уже потянулся за ними, чтобы продлить контакт. Смех громкий, ничем не ограниченный, не сдержанный ворвался в спальню. Анхель даже удивлённо вскинул брови. Как давно он не слышал, чтобы Герман вот так смеялся.
- Эбигайл  Мансфилд…- повторил за братом юноша и кивнул.
На упоминание прошлого Хель ответил ярким румянцем на скулах, но взгляда не отвёл. Сейчас в этот момент он плохо понимал, что говорит виконт, а главное чего он хочет от него. Зато яснее ясного были собственные желания. Тело, отягощённое не только вином, рвалось к прикосновениям. Анхель не отрывая глаз, смотрел, как двигаются губы Германа, произнося звуки.
« Что? Что ты говоришь? Я не понимаю. Зачем слова?»
- Тенрар…- снова повторил он за братом, скорее прочтя по губам, чем услышав. – Тенрар…
Прохладные пальцы коснулись в таком знакомом, и в то же время совершенно ином, жесте подбородка. В висках натужно застучало. Подушечка большого пальца пробежала по пересохшим губам.
«Хель…» Теперь он слышит, или это его собственное желание слышать своё имя из его уст, так играет с ним, что ему кажется, что он слышит? Нет. «Хель…» Анхель слышит, не смотря на шум в голове, и своё прерывистое дыхание, которому мало носа, которое рвётся из приоткрытых губ и смешивается с дыханием брата, произносящего его имя. «Хель…» Всё так, так, как много раз в его совсем не пуританском воображении.
Виконт цепко держит взглядом. Не оторваться, не уйти. А разве надо? «Хель…» Внутри всё дрожит, извивается, словно червяк, продетый на крючок.
Анхель пытается ответить, произнести его имя, но сил нет сглотнуть, чтобы протолкнуть какие либо  членораздельные звуки кроме хриплого полушепчущего стона. Одна, две, три, пять, десять секунд и миллиметры между двух тел, соприкоснувшихся в одной точке.
Хель закрывает глаза. Это выше его сил. Он не желает просыпаться. Еще совсем чуть-чуть, немного, ещё на грани, пол секунды вот так, не шевелясь, словно время остановилось, как будто боясь спугнуть севшую на губы бабочку. Пока тело собирается в сплошной закрученный и натянутый жгут. Пока разум осознаёт, что это тот канун чего-то большего, чего барон жаждал давно. Остановиться, ведь следующий шаг это шаг к развязке. До боли, где-то под ложечкой от задержанного неосознанно дыхания. До резкой нехватки воздуха, не смотря на то, что доступ к нему не перекрыт.
« Я тебя…ждал…долго…»
Вцепившиеся в покрывало пальцы вздрогнули, Анхель распахнул глаза. Глоток воздуха большой, так что губа, дёрнувшись, вырывается из лёгкого плена. Но так больше не будет, или будет всегда?
- Герман…- голос кажется чужим из-за напряжения.
По спине с мелкой дрожью пробегают мурашки. Но медлить нет больше сил. Хель плывёт, где-то в полуобморочном, безумно сладком тумане. Руки отпускают ткань.
- Герман…- имя звучит прямо в губы брату, цепляясь кончиком языка за каждую. – Герман…
Барон обнимает, прижимается, впивается в губы губами. Лаская, требуя и пьянея всё сильнее.

Отредактировано Анхель Тенрар (20-10-2011 01:16:15)